Эдгар Берроуз - Лунная девушка [= Девушка с Луны] [The Moon Maid]

Во время подъема мне удалось отыскть некоторое подобие оружия. Я выломал крепкую и тяжелую ветвь одного из деревьев. В горах деревья были тверже тех, что я встречал в низине. Продвигаться по странному и дикому миру, воооруженным лишь деревянной палкой, казалось мне вершиной безумия, но ничего другого нам не оставалось, пока я не найду материал, из которого можно изгтовить более совершенное оружие, — я имею в виду лук и стрелы. Я постоянно искал дерево, из которого можно было бы изготовить их; кроме того, я решил изготовить для моей палки наконечник типа копейного, как только попадется под руку подходящитй материал. Но для этого у меня оставалось немного времени: когда мы не спали, то постоянно находились в движении. Нах-и-лах все более и более не терпелось найти свой родной город, — по мере того, как наши шансы действительно отыскать его уменьшались. Мне казалось, что они стремительно уменьшаются. Пока я был твердо уверен, что девушка не имеет представления, где лежит Лейси, но, по мере того, как мы забирались все дальше и дальше, преодолевая самые невероятные горные кряжи, которые только способно представить воображение, Нах-и-лах начала обнаруживать знакомые места, и надежда, что мы наконец достигнем Лейси, начала оживать.

Я еще никогда не встречал такого жизнерадостного и верящего в собственные смилы существа, как Нах-и-лах. Она была постоянно уверена, что Лейси лежит за следующей горой. Излишне говорить, что она все время ошибалась. Это, казалось, ничуть не уменьшало ее энтузиазм до следующего раза, который — и я видел это заранее — будет снова обречен на провал.

Однажды мы вышли на небольшое плоскогорье, наклоненное к высящемуся вертикально горному массиву. Я остановился, раздумывая и сжимая свою палицу обеими руками. Что я собирался сделать с могучим пиком этой палкой — я не представлял. Я был впереди, — позиция, которой я всегда придерживался, за исключением тех случаев, когда приходилось пропускать вперед Лах-и-нах, чтобы та нашла новую дорогу. Когда мы обогнули гору, и перед нашим взором предстала вся площадка, я заметил какое-то движение справа, среди кустов, находившихся приблизительно на середине плоскогорья.

Мы начали приближаться к месту, которое я держал под пристальным наблюдением, и тут в мои уши ворвался самый ужасный рык, какой я когда-либо слышал, и внезапно из гущи кустов выскочило существо размерами приблизительно с северо-американского горного льва, вне всяких сомнений, рептилия. Вероятнее всего, это был тор-хо. В его голове было нечто такое, что заствляло вспомнить о семействе кошачьих, хотя прямого аналога между ним и любой из земных кошек не было. Существо кинулось на меня со своими ужасными изогнутыми клыками, рыча и издавая ужасные звуки — я бы назвал их воплями, потому что это слово лучше всего подходит для них, это была комбинация рева и стонов, — повторяю: самые замораживающие кровь в жилах вопли из тех, что мне когда-либо приходилось слышать.

Нах-и-лах схватила меня за руку.

— Беги! — закричала она. — Беги! — Но я оттолкнул ее руку и застыл в неподвижности.

Мне хотелось бежать, тут следует быть честным, только куда? Существо мчалось по поверхности с жуткой скоростью, а нашим единственным путем к отсуплению был узкий карниз, по которому мы только что добрались сюда. Тор-хо бросился на меня. Я примерился к его голове как бейсболист, на которого летит мяч. И затем ударил прямо по носу — ужасный удар, который не только остановил его но и сшиб с ног. Я почувствовал, как хрустят его кости под ударом моего единственного оружия, и подумал, что расправаился с этой бестией одним ударом. Но я не представлял жизненной энергии этих существ. Почти мгновенно оно оказалось на ногах и кинулось на меня, и снова я ответил ударом, в этот раз — по голове, и снова услышал хруст ломающихся костей, и снова оно тяжело упало на землю.

Нечто похожее на холодную кровь потекло из его раненной морды, когда тар-хо бросился на меня в третий раз; его глаза яростно горели, сломанные челюсти пытались вцепиться в меня, а вопли и стоны смешались в отчаянном крике ярости и боли. Животное подалось вперед и попыталось достать меня своими когтями, но я снова встретил его ударом дубины и на этот раз сломал еиу переднюю лапу.

Как долго продолжалась эта схватка, я не могу даже предположить. Снова и снова тар-хо с неутомимой яростью бросался на меня, и каждый раз, хотя иногда только чудом, я пытался сдержать его, с каждым ударом все сильнее раня его, пока наконец не осталось ничего, кроме окровавленного комка, все еще пытающегося подобраться ко мне на сломанных лапах и схватить меня своими поврежденными беззубыми челюстями. И только сейчас с огромным трудом я прикончил его и опустился на землю от изнеможения.

Совершенно измученный, я поискал глазами Нах-и-лах и к собственному изумлению обнаружил ее стоящей рядом со мной.

— Я думал, ты убежала, — сказал я.

— Нет, — сказала она, — ты не побежал, потому не побежала и я, но я никогда не думала, что ты способен убить его.

— Значит, ты думала, что он убьет меня? — спросил я.

— Конечно, — ответила она. — Даже сейчас я не могу понять, как тебе удалось победить тор-хо этим жалким куском дерева.

— Но если ты думала, что я буду убит, — продолжал я, — почему ты не позаботилась о собственной безопасности?

— Если бы ты был убит, мне не к чему было бы жить, — просто ответила она.

Я не совсем понял, что она хочет этим сказать, и не знал, что на это ответить.

— Это было глупо с твоей стороны, — сказал я в конце концов, скорее, смущенно, — и если тор-хо нападет снова, ты должна бежать и спасать себя.

Она смотрела на меня мгновение с особенным выражением лица, которое я не смог понять, затем повернулась, и мы продолжили наш путь в направлении, которым следовали, когда наше путешествие было прервано тор-хо. Девушка ничего не сказала, но я чувствовал, что обидел ее, и чувствовал себя виноватым. Я не хотел, чтобы она влюблялась в меня, хотя согласно земным стандартам, ее утверждение, что она, скорее, умрет, чем будет жить без меня, могло означать признание в любви. Чем больше я думал об этом, тем больше мне начинало казаться, что ее стандарты могут принципиально отличаться от моих, и я всего лишь самовлюбленный осел, считающий, что Нах-и-лах любит меня. Мне хотелось бы объясниться с Нах-и-лах, но такие вещи очень трудно объяснять, и я понял, что может быть только хуже, если я попытаюсь.

Мы были такими хорошими друзьями, и наша дружба была настолько совершенной, что внезапно повисшая между нами тишина даже угнетала. Нах-и-лах всегда была разговорчивым существом, всегда веселой и жизнерадостной, даже во время самых суровых испытаний.